Неточные совпадения
Самгин не аплодировал. Он был возмущен.
В антракте,
открыв дверь туалетной
комнаты, он увидал
в зеркале отражение лица и фигуры Туробоева, он хотел уйти, но Туробоев, не оборачиваясь к нему, улыбнулся
в зеркало.
Лидия заняла
комнату, соседнюю с Алиной, и
в щель неприкрытой
двери Самгин видел, что она и уже прибежавшая Сомова торопливо
открывают чемодан.
Напевая, Алина ушла, а Клим встал и
открыл дверь на террасу, волна свежести и солнечного света хлынула
в комнату. Мягкий, но иронический тон Туробоева воскресил
в нем не однажды испытанное чувство острой неприязни к этому человеку с эспаньолкой, каких никто не носит. Самгин понимал, что не
в силах спорить с ним, но хотел оставить последнее слово за собою. Глядя
в окно, он сказал...
Дуняша положила руку Лютова на грудь его, но рука снова сползла и палец коснулся паркета. Упрямство мертвой руки не понравилось Самгину, даже заставило его вздрогнуть. Макаров молча оттеснил Алину
в угол
комнаты, ударом ноги
открыл там
дверь, сказал Дуняше: «Иди к ней!» — и обратился к Самгину...
В тишине прошли через три
комнаты, одна — большая и пустая, как зал для танцев, две другие — поменьше, тесно заставлены мебелью и комнатными растениями, вышли
в коридор, он переломился под прямым углом и уперся
в дверь, Бердников
открыл ее пинком ноги.
Она говорила быстро, ласково, зачем-то шаркала ногами и скрипела створкой
двери,
открывая и закрывая ее; затем, взяв Клима за плечо, с излишней силой втолкнула его
в столовую, зажгла свечу. Клим оглянулся,
в столовой никого не было,
в дверях соседней
комнаты плотно сгустилась тьма.
Устав стоять, он обернулся, —
в комнате было темно;
в углу у дивана горела маленькая лампа-ночник, постель на одном диване была пуста, а на белой подушке другой постели торчала черная борода Захария. Самгин почувствовал себя обиженным, — неужели для него не нашлось отдельной
комнаты? Схватив ручку шпингалета, он шумно
открыл дверь на террасу, — там,
в темноте, кто-то пошевелился, крякнув.
Когда назойливый стук
в дверь разбудил Самгина, черные шарики все еще мелькали
в глазах его,
комнату наполнял холодный, невыносимо яркий свет зимнего дня, — света было так много, что он как будто расширил окно и раздвинул стены. Накинув одеяло на плечи, Самгин
открыл дверь и,
в ответ на приветствие Дуняши, сказал...
В чистеньком городке, на тихой, широкой улице с красивым бульваром посредине, против ресторана, на веранде которого, среди цветов, играл струнный оркестр,
дверь солидного, но небольшого дома, сложенного из гранита,
открыла Самгину плоскогрудая, коренастая женщина
в сером платье и, молча выслушав его объяснения, провела
в полутемную
комнату, где на широком диване у открытого, но заставленного окна полулежал Иван Акимович Самгин.
Она
открыла дверь, впустив
в коридор свет из
комнаты. Самгин видел, что лицо у нее смущенное, даже испуганное, а может быть, злое, она прикусила верхнюю губу, и
в светлых глазах неласково играли голубые искры.
Через несколько минут легкий стук
в дверь, и вошел важный барин
в ермолке с кисточкой,
в турецком халате с красными шнурами. Не обращая на нас никакого внимания, он прошел, будто никого и
в комнате нет, сел
в кресло и стал барабанить пальцами по подлокотнику, а потом закрыл глаза, будто задремал.
В маленькой прихожей кто-то кашлянул. Барин
открыл глаза, зевнул широко и хлопнул
в ладоши.
Каждый раз он долго подбирал ключ к замку библиотечной
двери, потом звонко щелкал и
открывал вход
в большую
комнату, уставленную по стенам огромными шкафами.
Однажды, когда он весь погрузился
в процесс бритья и, взяв себя за кончик носа, выпятил языком подбриваемую щеку, старший брат отодвинул через форточку задвижку окна, осторожно спустился
в комнату и
открыл выходную
дверь. Обеспечив себе таким образом отступление, он стал исполнять среди
комнаты какой-то дикий танец: прыгал, кривлялся, вскидывал ноги выше головы и кричал диким голосом: «Гол, шлеп, тана — на»…
Вдруг
в соседней
комнате послышались тяжелые, торопливые шаги, кто-то не просто
открыл, а рванул
дверь, и на пороге появилась худая высокая фигура Дешерта.
Было раннее утро. Сквозь дремоту я слышал, как мать говорила из соседней
комнаты, чтобы
открыли ставни. Горничная вошла
в спальню, отодвинула задвижку и вышла на двор, чтобы исполнить приказание. И когда она вышла, скрипнув
дверью, меня опять захватил еще не рассеявшийся утренний сон. И
в нем я увидел себя Наполеоном.
Я тотчас распорядился за беззаботного сына
в отцовском доме: велел
открыть трубы, запер на замок
дверь в натопленные
комнаты, притворил и нашу
дверь, а форточку
открыл.
— Барышни, обедать! Обедать, барышни! — кричит, пробегая вдоль коридора, экономка Зося. На бегу она
открывает дверь в Манину
комнату и кидает торопливо...
Вечером хохол ушел, она зажгла лампу и села к столу вязать чулок. Но скоро встала, нерешительно прошлась по
комнате, вышла
в кухню, заперла
дверь на крюк и, усиленно двигая бровями, воротилась
в комнату. Опустила занавески на окнах и, взяв книгу с полки, снова села к столу, оглянулась, наклонилась над книгой, губы ее зашевелились. Когда с улицы доносился шум, она, вздрогнув, закрывала книгу ладонью, чутко прислушиваясь… И снова, то закрывая глаза, то
открывая их, шептала...
Вчера лег — и тотчас же канул на сонное дно, как перевернувшийся, слишком загруженный корабль. Толща глухой колыхающейся зеленой воды. И вот медленно всплываю со дна вверх и где-то на средине глубины
открываю глаза: моя
комната, еще зеленое, застывшее утро. На зеркальной
двери шкафа — осколок солнца —
в глаза мне. Это мешает
в точности выполнить установленные Скрижалью часы сна. Лучше бы всего —
открыть шкаф. Но я весь — как
в паутине, и паутина на глазах, нет сил встать…
Я кинулся назад —
в ту
комнату, где она (вероятно) еще застегивала юнифу перед зеркалом, вбежал — и остановился. Вот — ясно вижу — еще покачивается старинное кольцо на ключе
в двери шкафа, а I — нет. Уйти она никуда не могла — выход из
комнаты только один — и все-таки ее нет. Я обшарил все, я даже
открыл шкаф и ощупал там пестрые, древние платья: никого…
Я поднялся к себе,
открыл свет. Туго стянутые обручем виски стучали, я ходил — закованный все
в одном и том же кругу: стол, на столе белый сверток, кровать,
дверь, стол, белый сверток…
В комнате слева опущены шторы. Справа: над книгой — шишковатая лысина, и лоб — огромная желтая парабола. Морщины на лбу — ряд желтых неразборчивых строк. Иногда мы встречаемся глазами — и тогда я чувствую: эти желтые строки — обо мне.
Для тех же, которые непременно всегда и везде ощущают голод и, главное, жажду, — можно
открыть в конце анфилады
комнат особый буфет, которым и займется Прохорыч (главный клубный повар), и — впрочем, под строжайшим надзором комитета — будет подавать, что угодно, но за особую плату, а для того нарочно объявить
в дверях залы надписью, что буфет — вне программы.
В углу около изразцовой печи отворилась маленькая
дверь,
в комнату высунулась тёмная рука, дрожа, она нащупала край лежанки, вцепилась
в него, и, приседая, бесшумно выплыл Хряпов, похожий на нетопыря,
в сером халате с чёрными кистями. Приставив одну руку щитком ко лбу, другою торопливо цапаясь за углы шкафов и спинки стульев, вытянув жилистую шею,
открыв чёрный рот и сверкая клыками, он, качаясь, двигался по
комнате и говорил неизменившимся ехидно-сладким, холодным говорком...
Кто-то, кажется Дениска, поставил Егорушку на ноги и повел его за руку; на пути он
открыл наполовину глаза и еще раз увидел красивую женщину
в черном платье, которая целовала его. Она стояла посреди
комнаты и, глядя, как он уходил, улыбалась и дружелюбно кивала ему головой. Подходя к
двери, он увидел какого-то красивого и плотного брюнета
в шляпе котелком и
в крагах. Должно быть, это был провожатый дамы.
Гулкий шум мягкими неровными ударами толкался
в стёкла, как бы желая выдавить их и налиться
в комнату. Евсей поднялся на ноги, вопросительно и тревожно глядя на Векова, а тот издали протянул руку к окну, должно быть, опасаясь, чтобы его не увидали с улицы,
открыл форточку, отскочил
в сторону, и
в ту же секунду широкий поток звуков ворвался, окружил шпионов, толкнулся
в дверь, отворил её и поплыл по коридору, властный, ликующий, могучий.
Князь Г — цын, при отличавшей его прелестной доброте, не легко
открывал двери своего дома для кого попало и, ни
в ком не нуждаясь, сторонился не только от «прибыльщиков», но даже и от их «компанейщиков». Проводив иного из иных Рюриковичей, он с не изменявшею ему серьезною важностью иногда хлопал три раза своими маленькими белыми ладошками и приказывал явившемуся на этот зов слуге «покурить
в комнатах».
— Здесь помещаюсь я, — сказал Поп, указывая одну
дверь и,
открыв другую, прибавил: — А вот ваша
комната. Не робейте, Санди, мы все люди серьезные и никогда не шутим
в делах, — сказал он, видя, что я, смущенный, отстал. — Вы ожидаете, может быть, что я введу вас
в позолоченные чертоги (а я как раз так и думал)? Далеко нет. Хотя жить вам будет здесь хорошо.
Долго супруг разговаривал с супругой о жатве, льне и хозяйственных делах; и вовсе забыли о нищем; он целый битый час простоял
в дверях; куда смотрел он? что думал? — он
открыл новую струну
в душе своей и новую цель своему существованию. Целый час он простоял; никто не заметил; <Наталья> Сергевна ушла
в свою
комнату, и тогда Палицын подошел к ее воспитаннице.
Но,
открыв дверь, стоя на пороге её, он тотчас убедился, что всё уже было: хладнокровный поручик, строго сдвинув брови, стоял среди
комнаты в расстёгнутом кителе, держа руки
в карманах, из-под кителя было видно подтяжки, и одна из них отстёгнута от пуговицы брюк; Полина сидела на кушетке, закинув ногу на ногу, чулок на одной ноге спустился винтом, её бойкие глаза необычно круглы, а лицо, густо заливаясь румянцем, багровеет.
Зажмурю бессонные глаза, но невольно
открываю их, и передо мною опять
в лунном свете ряд белых монахинь. Это наконец надоело; я встал, затворил
дверь комнаты и понемногу заснул.
На другой день меня разбудил скрип
двери, какой-то шепот и сдержанный смех; когда я
открыл глаза,
в дверях моей
комнаты мелькнули улыбавшиеся лица дочерей Фатевны. Девушки толкали друг друга, хихикали и производили за
дверями страшную возню.
У
двери в свою
комнату он поколебался, вздохнул, глядя на старую милую надпись: «Делопроизводитель»,
открыл дверь и вошел.
Он поторопился выпить свой чай и ушёл, заявив, что ему нужно разобрать привезённые книги. Но
в комнате у него, несмотря на открытые
двери, стоял запах керосина. Он поморщился и, взяв книгу, ушёл
в парк. Там,
в тесно сплочённой семье старых деревьев, утомлённых бурями и грозами, царила меланхолическая тишина, обессиливающая ум, и он шёл, не
открывая книги, вдоль по главной аллее, ни о чём не думая, ничего не желая.
Это стучал
в свою
дверь больной, запертый
в комнате; где бы он ни находился, он отыскивал запертую или только притворенную
дверь и начинал стучать
в нее; если
дверь открывали, он находил другую запертую
дверь и снова стучал — он хотел, чтобы все
двери были открыты.
Точно он жил
в комнате, где тысячи
дверей, и какую бы он ни пробовал
открыть, за каждой встречает его один и тот же неподвижный образ: взмах белого платка, выстрелы, кровь.
Александра Ивановна выскользнула из-за занавесы и, тщательно притворив
дверь в комнату больной,
открыла настежь окно и
в немом ужасе прислушивалась к неописуемому реву и треску, который несся по лесу. Ей смутно представлялись слышанные полуслова и полунамеки; она не могла дать себе отчета, долго ли пробыла здесь, как вдруг увидала бегущую изо всех сил по дому человеческую фигуру с криком: «Убился, упал с моста… наповал убит!»
Закрыв
дверь в столовую и внутренние
комнаты, Глафира Васильевна, явясь через зал,
открыла дверь в переднюю, где княгиня Казимира ожидала ответа на свое письмо. Одетая
в пышное черное платье и
в бархатную кофту, опушенную чернобурой лисицей, она стояла
в передней, оборотясь лицом к окнам и спиной к зальной
двери, откуда появилась Глафира Васильевна.
Он торопливо вышел
в дверь направо. Бледная кухарка тяжело вздыхала. Солдаты смотрели на блестящий паркет, на большой черный рояль. Высокий подошел к
двери налево и
открыл ее. За ним оба другие пошли. На потолке висел розовый фонарь. Девушка, с обнаженными руками и плечами, приподнявшись на постели, испуганно прислушивалась. Она вскрикнула и закрылась одеялом. Из темноты соседней
комнаты женский голос спросил...
По уходе хозяйки горничная с китайскими глазами и фигуркой фарфоровой куклы прошла по всем
комнатам и везде
открыла форточки, а потом отдернула портьеру и отворила
дверь из гостиной
в будуар, который служил тоже хозяйке и ее кабинетом и тайником. Здесь девушка убрала беспорядок, потом вынула из кармана подобранный ключик,
открыла им стол и, достав оттуда надушенный листок слоновой бумаги, зажгла свечи и начала выводить...
Дома все спят, и никто не слышит моего прихода. Впрочем, никто и не должен слышать: у меня ключ с собою, которым
открываю неслышно
дверь. Проскальзываю
в мою
комнату, по дороге перекрестив и поцеловав маленького принца
в его кроватке.
Наконец, сегодня выдался к тому удобный случай. Гросс
в наказание за шалости засадил мальчиков учиться и лишил их обычного удовольствия купанья. Этим и воспользовались наши шалуны. Приблизившись на цыпочках к
комнате гувернера, они не рискнули, однако,
открыть дверь сразу, а Юрка, как самый смелый из них, нагнулся и заглянул
в замочную скважину.
Она осторожно вышла из спальни, прошла
в переднюю
комнату и, как была
в одном платье, вышла на двор и пошла по направлению к дому, обогнула его и направилась к заднему крыльцу. Мелкий, недавно выпавший снег хрустел у нее под ногами и знобил ноги, одетые
в легкие туфли, резкий ветер дул ей
в лицо, но она не чувствовала холодка. Твердою поступью взошла она на заднее крыльцо,
открыла не запертую
дверь и вошла
в заднюю переднюю, через две
комнаты от которой находилась
комната помощника управляющего.
Юрка, не стучась,
открыл соседнюю
дверь, — Лелька хотела его остановить, чтоб постучал, да не успела. Спирька
в очень грязной нижней рубашке сидел на стуле, положив ногу на колено, и тренькал на мандолине. Волосы были взлохмаченные, лицо помятое. На лбу и на носу чернели подсохшие порезы, — как он тогда на вечеринке упал пьяный
в оконные рамы. Воздух
в комнате был такой, какой бывает там, где много курят и никогда не проветривают.
Он состоял из четырех
комнат и прихожей, кухня отделялась широкими сенями.
В эти сени вела одна
дверь из прихожей, а другая из угольной
комнаты, занимаемой спальней. Последняя была наглухо заколочена. Выбор Василия Ивановича остановился на этой задней
комнате, он приказал
открыть дверь в сени и заколотить ведущую
в другие горницы.
А генерал велел, чтобы как они придут и сядут, так чтобы сейчас
открыть из другой
комнаты дверь и чтобы камердинер, во фраке, с большим подносом чаю
в руках входил.
А как Зинаида Павловна
в ответ на это захохотала, то Праша метнулась от нее
в сторону и налегла рукою на какую-то
дверь, которая легко растворилась и
открыла небольшую светлую
комнату с широким мягким диваном, на котором сидел по-турецки, заложив ногу на ногу, здоровеннейший мужчина с косматою головою,
в длинном, черном одеянии, перетянутом широким ремнем по здоровому чреву.
И вдруг — дерзкий и громкий стук
в дверь,
открывайте, это немец пришел; осматривается, ходит по всем
комнатам моим, как у себя дома, расспрашивает, а
в руках ружье, из которого не стреляет
в меня только из милости.
Шагая быстро, но осторожно и без шуму, я прошел ощупью две темные
комнаты, пока сильный запах меха не показал мне, что я уже
в прихожей; тут я зажег спичку, тотчас же погасшую, и
открыл дверь в холодный стеклянный фонарь, отделявший прихожую от наружной
двери.
Только раз, возвращаясь
в свою
комнату после занятий с Володей, я услыхал где-то близко плачущий голос самой маленькой: это было так необычно, так не
в порядке дома, что я остановился и наконец
открыл тихо
дверь, за которой находилась девочка.
Эти посещения стали как бы порядком моей жизни и каждый раз происходили при одних и тех же обстоятельствах: с вечера, когда гости расходились по своим
комнатам, я одетый бросался
в постель и несколько часов спал; потом
в темноте шел
в прихожую,
открывал наружную
дверь и впускал его, уже стоявшего на площадке.